Образ самурая в японской культуре: путь от варвара до идеала

Сегодня самурай — один из самых узнаваемых и тиражируемых символов Японии. Однако во многом идеализированный, романтический образ воина «без страха и упрека» сложился лишь к середине XIX столетия. О том, как трансформировался образ самурая в японской традиционной культуре и почему в душе каждого современного японца по-прежнему живет воин, рассказал старший преподаватель Школы востоковедения НИУ ВШЭ Максим Гамалей на лекции в музее Востока в рамках проекта «Университет, открытый городу».

 

Восточные варвары

К первым произведениям, в которых дано описание характера и образа жизни самураев, можно отнести гунки («военные повести»), появившиеся в XII-XIV веках. Гунки писали аристократы, так как на ранних этапах своего развития самурайство было слабо образовано, и самурай в силу своей специфической профессиональной деятельности отводил наукам и искусству незначительную роль. Самураи противопоставили закостеневшему куртуазному, женственному, чувственному миру Хэйанской аристократии динамичную культуру, основанную на брутальности и маскулинности.

При дворе самураев зачастую называли «восточные варвары», так как большая их часть пришла с равнины Канто, расположенной на востоке страны. Самураи, не умеющие слагать стихи и тонко чувствовать окружающий мир, занимали в глазах аристократов очень низкое положение, они были грубыми, необразованными людьми, больше приспособленными к тому, чтобы проливать кровь, нежели поддерживать приятную беседу. Самураи с равнины Канто занимались сельским хозяйством (низшие ранги) и обеспечением безопасности обширных феодальных владений. Немного лучше аристократы относились к самураям, пришедшим с западных земель Японии. Западные самураи были вовлечены в торговые отношения между Японией и Китаем, вели более спокойный образ жизни, позволяющий им уделять наукам и искусству больше времени.

В тексте Хэйкэ-моногатари («Повести о доме Тайра») один из героев описывает разницу между восточными и западными самураями. «Сражаться с восточными самураями будет сложно, — говорит герой повествования, — потому что, если во время битвы между западными самураями погибает сын, битва останавливается на день, если отец — на неделю, пока не будут справлены все траурные церемонии, самураи же востока сражаются до конца и только потом придаются печали и трауру. Если заканчивается провизия, то западные самураи приостанавливают военную компанию, пока не будет собран новый урожай. Восточные же самураи ведут войну несмотря ни на что, ограничивая свои потребности и тем самым достигая победы». Конечно, это несколько идеализированное представление самураев XIII в. о самих себе. Но оно очень хорошо передаёт восприятие различий в мировоззрении и образе жизни воинов Канто и Кансай.

Восхваление простоты

Важные чертами образа самурая являлись его простота, искренность и природная естественность. Герой ранних гунки — человек прямой, что не всегда бывало хорошо, но при этом неизменно искренний и честный. Очарования «дикарской» простоты и правдивости самурайства не избегли даже аристократы. Кроме того, внешняя аскетичность и нетребовательность в быту и жизни стали идеалом самурайской культуры задолго до начала доминирования принципов «ваби-саби» в японской эстетике. В попытках сохранения единства хрупкого изменчивого мира средневекового самурайства политические лидеры военного сословия фактически первым шагом провозглашали возврат к образу жизни времен, когда в походе воин спал на земле, ел простую пищу, а под голову клал не подушку а собственный шлем или руку.

Кроме того, в ранних повестях самураи начинают проявлять черты мощного коллективизма, но при этом коллективизм опирается не на кровные узы (которые очень быстро теряют значение в контексте институциональной истории самураев), а на экономико-географические связи. Такой подход усиливал трагизм повествования, так как представители одной семьи часто вынуждены были сражаться друг с другом. Между собой самураев объединяла приверженность к определенному образу жизни и строгое подчинение специфическим нормам, правилам и обычаям конкретного военного дома. В текстах часто подчеркивается личная верность господину, при этом самурай мог быть не предан общему делу, но преданность своему сюзерену считалась обязательной. Превалирование личных связей над коллективными интересами — еще одна неотъемлемая черта самурая в ранних военных повестях.

Проигравший герой

Любопытно, что главными героями военных хроник раннего периода были вовсе не победители, а проигравшие. Понятие «героического» в средневековой Японии наиболее полно воплощал в себе образ Минамото-но Ёсицунэ. Ёсицунэ — молодой юноша, наделенный разнообразными талантами и прекрасный как девушка, был одним из вождей клана Миномото, сражавшегося с домом Тайро. Интересен эпизод, в котором Ёсицунэ, прибегнув к военной хитрости, нанес своему противнику смертельный удар в спину.

Интересен эпизод, в котором Ёсицунэ нанес своему противнику смертельный удар в спину. Подобный довольно подлый с европейской точки зрения поступок в средневековой Японии расценивался как часть самурайской доблести

Подобный неэтичный, если не сказать довольно подлый, с европейской точки зрения, поступок в средневековой Японии расценивался как часть самурайской доблести наряду с такими безусловными достоинствами, как хитрость и храбрость. Однако героем Ёсицунэ делают вовсе не его таланты тактика и стратега и не его храбрость и удивительная красота в сочетании с образованностью и умением играть на флейте. Ёсицунэ герой, потому что, проиграв последнее сражение, был вынужден убить свою семью и совершить самоубийство. Трагичность героя становится характерной чертой всего героического в японской культуре. Свой жизненный путь японский герой проживает стремительно: от быстрого взлета до такого же быстрого падения, и эта предопределенность трагического финала, смертельная схватка с собственной судьбой и превращает его в героя. Верность своему жизненному пути, идеалам и принципам до последнего вздоха в японском мировоззрении заслуживает восхваления и почитания.

Первые признаки элитарности

Первой подлинно самурайской военной повестью принято считать «Повесть о великом мире» (1318-1367 гг.), в которой рассказывается об установлении сегуната Асикага и начале войны между северным и южным военными домами. Если предыдущие тексты о самураях отражали буддистское мировоззрение аристократии, с ужасом наблюдавшей, как «восточные варвары» рушат утонченный мир императорского дворца, и, по сути, любая неудача героя объяснялась законом кармы), то в «Повести о великом мире» начинает доминировать учение Конфуция.

Во главу угла встают идеи служения, чести и верности долгу, впервые звучит мысль, что данные добродетели — признак элитарного сословия. Только самурай мог понять, что такое мужество, храбрость и самоотверженность, другие сословия, в силу своего низкого происхождения, априори лишены данных качеств. Воплощением образа героя эпохи становится полководец Кусуноки Масасигэ, который выступал на стороне проигравшего Южного двора. Он впервые провозгласил идею о необходимости служения государству и обществу и стал первым самураем в истории самурайской культуры, служившим не по принципу экономических связей, а императору. Впоследствии это превратило Масасигэ в одного из основных героев имперской идеологии Японии XX столетия.

Преданность — не добродетель

После того как время относительно спокойного правления Асикага ушло в прошлое, Японию вновь сотрясла гражданская война, длившаяся почти столетие. В этот сложный для страны период каких-то масштабных литературных произведений, описывающих образ самурая, не создавалось, зато появились домашние законы и предписания отдельных семей и княжеств, в которых были собраны соображения о том, как нужно жить, практические рекомендации, цитаты из различных конфуцианских и буддистских текстов.

Поскольку самурай был лишен возможности проявить чувственную любовь к своему сюзерену, как он мог бы это сделать по отношению к своей возлюбленной, следовало жертвовать ради господина своей жизнью, достатком и интересами

В период гражданской войны в мировоззрении самурая начинает доминировать прагматичность, а главной доблестью становится умение побеждать, причем совершенно неважно, какой ценой. Если победа достигается при помощи предательства и подлости — это хорошо. Один из наиболее успешных полководцев данного периода писал в своих наставлениях: «Не важно, как будут называть самурая, тигром или собакой, важно, чтобы самурай побеждал». Поскольку верность своему сюзерену перестала быть наивысшей добродетелью, данное обстоятельство послужило поводом выработать четкие предписания о том, как хорошо править и как хорошо служить (до этого вопрос о различиях высших и низших рангов мало интересовал самураев).

Господин отныне должен был быть внимательным к потребностям своего вассала, для того чтобы его не предали в самый ответственный момент. «Застраховать» верность своего вассала можно было, например, награждая его землей после каждого успешного похода, или удерживая его семью в заложниках. Возникновение диалогического социально-экономического пространства между вассалом и господином, между крестьянином, на чьих полях велись сражения, и самураями привело последних к мысли о необходимости учиться балансировать между миром и войной. Отныне «искусство войны должно быть правой рукой самурая, а искусство мира — левой». Самурай начинает учиться быть не только воином, но и образованным администратором. И поскольку в Японии того периода единственной наукой управления было конфуцианство, то «искусством мира» для самурая становится изучение конфуцианских текстов. К XVII веку это привело к семантическому изменению иероглифа, обозначающего слово «самурай». Вместо «дзи» — слуга, подчиненный, в обиход вошел иероглиф «си», обозначающий не только воина, но скорее администратора, человека на службе, в первую очередь — у государства.

Воин без войны

Мир, царивший в Японии 250 лет, оказался бомбой замедленного действия, который привел впоследствии самурайство к краху. До прихода к власти сегуна Токугава каждый человек, имеющий цель, желание, а главное талант и силу для реализации своей мечты, мог занять в обществе любое положение. Например, хорошо известна биография Тоетоми Хидэёси, крестьянского мальчика, проделавшего путь от вассала до сегуна. Однако в период Токугава в японском обществе установилась фиксированная жесткая социальная структура, сделавшая практически невозможным никакие сословные миграции.

Отныне самураи признавались высшим сословием, в чьих руках сосредоточилась вся власть и военная мощь, прочим сословиям было запрещено носить оружие и проявлять силу. Конфуцианский философ Ямага Соко сформулировал учение «сидо» — путь служивого мужа, появились идеи врожденного понимания самураями чувства справедливости и долга, недоступного иным сословиям. Помимо этого самураи начинают воспринимать себя в качестве хранителей традиционных ценностей древности.

Идя на работу в скучный офис и приколов на лацкан пиджака значок с эмблемой компании, японец ощущает себя доблестным и бесстрашным самураем

Помимо жесткой иерархии Токугава разделил и сферы профессиональной деятельности каждого сословия. Таким образом, самурай не имел права заниматься торговлей, обрабатывать землю, серьезно увлекаться каким-то ремеслом, но мог выполнять только контрольно-административные функции. В отсутствии войны самурайство не богатело, удержаться в своем клане становилось все тяжелее и тяжелее, феодалы, разнеженные миром, постепенно забывали о своих обязательствах перед подчиненными, пока из самурайского кодекса вообще не исчезли предписания для хорошего господина. В подобных условиях стало не совсем понятно, почему надо хранить верность господину, но в XVIII столетии философы нашли ответ — любовь. Отныне самураю предписывалось любить господина пылкой и страстной любовью. И поскольку самурай был лишен возможности проявить чувственную любовь к своему сюзерену, как он мог бы это сделать по отношению к своей возлюбленной, следовало жертвовать ради господина своей жизнью, достатком и интересами. Самое страшное, что могло случиться с самураем в период правления Токугава — потеря покровительства своего сюзерена. Став ронином (самурай без хозяина), несчастный мог преподавать конфуцианскую науку, обучать военному искусству, перейти в другое сословие без права возвращения обратно или сделаться разбойником и убийцей.

Национальное достояние

Самурайский режим пал по многим причинам, отчасти по внутренним противоречиям и невозможности в рамках кодекса реализовать собственные идеалы. К концу XIX столетия Япония благодаря самураям вернула себе императорскую власть и открылась западным идеалам. Стремясь во всем подражать европейским «друзьям», японское общество начало стыдливо отвергать самурайскую идеологию как признак отсталости и надоевшего консерватизма. Однако, так и не сумев стать для Западного мира равноправным партнером, быстро вернулось к поиску своей собственной национальной уникальности.

В 1914 году Инадзо Нитобэ пишет на английском языке знаменитый трактат «Бусидо. Душа Японии», в котором формулирует во многом идеализированное представление о роли самураев в японской культуре. Он пишет о том, что в японской национальной культуре нет ни одного феномена, на который не повлиял бы образ самурая, и все лучшее, что есть в японской нации, воплощено в идеалах кодекса Бусидо. В эпоху Японской империи верность самурая своему господину уравнивается с преданностью японца своему императору. Из культурной и сословной идеологии образ самурая трансформировался в инструмент государственного контроля.

Даже в послевоенной Японии ренессанс национального самосознания и культуры начинается с реабилитацией самурайских идеалов. Заметную роль в конструировании нового идеала самурая в XX в. сыграл Юкио Мисима. Будучи в детстве хилым и болезненным мальчиком, тяжело переживавшим момент трусливого бегства от единственного в его биографии соприкосновения с войной, писатель смог воплотить в жизнь идеальный образ самурая. В 1970 году он предпринял неудачную попытку поднять военный мятеж. Как настоящий японский герой Мисима, проиграв сражение, совершил самоубийство по всем канонам самурайской культуры. В поступке Мисимы японцы увидели пример подлинной жизни, национальной гордости и героизма, а западные исследователи вновь обратили внимание на еще далеко не разгаданную японскую традиционную культуру.

«Благодаря самурайской культуре в Японии появилось представление о самих себе. Сегодня, когда японец хочет почувствовать себя успешным, он прибегает к воплощению образа самурая. Японский менеджмент не является продолжением управленческих идей военных домов средневековой Японии — это во многом миф, японская корпорация вовсе не зеркальное отражение военного клана, но идя на работу в скучный офис и приколов на лацкан пиджака значок с эмблемой компании, японец ощущает себя доблестным и бесстрашным самураем», — заключил Максим Гамалей.

Анастасия Чумак, новостная служба портала НИУ ВШЭ